"Цветочники выгрузили из повозки целое семейство каладиев с их вздутыми
стеблями и сердцевидными листьями. Каждый цветок отдаленно походил на своего
собрата, но вместе с тем сохранял своеобразие.
Были среди них особи удивительные, розоватые, например Девственник,
словно вырезанный из лакированной ткани и прорезиненной английской тафты;
были белые, такие, как Альбан, напоминавший бычью плевру и свиной мочевой
пузырь; имелись и экземпляры, похожие на цинк, вроде Мадам Мам, и на
штампованный металл, будто обмазанный темно-зеленой масляной краской,
суриком и свинцовыми белилами; а такие, как Босфор, казались куском
накрахмаленного коленкора, пестревшего красно-зеленой крапинкой; а Северная
Аврора, с пурпурными бочками и фиолетовыми прожилками, и вовсе, как сырое
мясо, набухала и пахла кровью и красным вином.
Альбан и Аврора представляли собой два полюса, два противоположных
темперамента, как бы хлороз и апоплексию.
А цветочники выгружали новые каладии. Одни точъ-в-точь походили на
искусственную кожу с прожилками; другие, бледные, в красных пятнах, точно в
сыпи, казалось, болели лишаем, проказой и сифилисом; третьи были
ярко-розовые, цвета зарубцевавшейся раны, и коричневые, цвета коросты;
многие цветы -- словно в ожогах после прижигания, иные -- волосатые, с
гнойниками и язвами, а некоторые -- даже как будто забинтованные или
покрытые черной ртутной и зеленой белладонновой мазью, а также присыпанные
пылью и желтыми слюдяными кристалликами йода.
И теперь, собранные все вместе, каладии выглядели еще безобразней, чем
тогда, когда дез Эссент впервые увидел их среди других цветов в походившей
на больничную палату теплице с грязными стеклами.
Привело его в восхищение и другое растение -- родственная каладию
alocasia metallica. Она отливала зеленоватой бронзой, а местами белела, как
серебро, и, походя на великолепно изогнутую печную трубу, казалась шедевром
жестянщика.
Затем на свет появились кусты цветов с продолговатыми
бутылочно-зелеными листьями. Из каждого куста торчал стебель, венчавшийся
гладкой ромбовидной фигурой. И, словно бросая вызов всей остальной флоре, из
недр огненно-красного бубнового ромба высовывался мясистый желто-белый
пестик -- у одних цветов прямой, у других -- как колечко свиного хвостика.
Это был антурий, из семейства аронниковых, недавно привезенный во
Францию из Колумбии. Из того же семейства происходил и кохинхинский
аморфофаллос с цветками в виде лопаточки для рыбы, напоминавшими длинными и
покрытыми рубцами стеблями искалеченные руки негра.
А с повозки сгружали новых монстров. Вот эхинопсы обнажили культи до
тошноты розовых цветков. И нидуларии раскрыли губы-бритвы, явив зияющую рану
своей глотки. И темные, цвета винного сусла, тилландзии линдени устремили
вверх частокол своих скребков. От безумного сплетения киприпедий рябило в
глазах, как от рисунков умалишенного. Растения напоминали то ли сабо, то ли
стакан для полоскания горла с соответствующих медицинских плакатов, из
которого почему то высовывался воспаленный язык. Его кончик странным образом
разветвлялся и был похож на пару багрово-красных словно снятых с игрушечной
мельницы, крылышек. Они как бы парили над черепично-темным и сочащимся
клейкой слизью языком.
Поеживаясь от увиденного, дез Эссент вслушивался в эти дикие на слух
имена: encephlartos horridus -- гигантский ржавый металлический еж, которым
пользовались при осаде для штурма крепостных ворот; cocos micania --
ребристое пальмовое древо опускавшее и поднимавшее свои внушительные
ветви-весла zamia lehmanni -- громадный ананас в горшке с землей и песком,
пронзенная копьями и стрелами голова честерского сыра cibotium spectabile --
самый диковинный и будоражащий взгляд| цветок в виде свешивающегося с
пальмовой ветви хвоста opaнгутанга -- волосатого, коричневого, загнутого на
конце, как епископский посох.
Но дез Эссент не особенно его разглядывал. Он с нетерпением ожидал
своих любимцев из семейства живоглотов. Это были бархатистая антильская
мухоловка с жидкостью для пищеварения и решеткой из кривых игл; затем
дрозера торфяная с необычайно прочными лапками-лепестками; затем саррацения
и цефалот, алчные пасти-фунтики, способные проглотить настоящее мясо;
наконец, непентес, форма которого совершенно не соответствовала
представлению о цветке.
Удивляясь покупке, дез Эссент все вертел и вертел в руках горшок.
Листья непентеса, словно сделанные из резины, был самых различных -- то
бутылочно-темных, то серо-стальных зеленых оттенков. Под каждым листом на
тонком зеленоватом хрящике висел пятнистый салатовый мешочек, напоминавший
немецкую фарфоровую трубку или птичье гнездышко. Он тихонько покачивался и
раскрывал свое волосяное нутро.
...
Оставшись один, дез Эссент окинул взглядом раскинувшееся у него в
прихожей цветочное море. Цветы тянули друг к другу листья, сплетались,
скрещивали шпаги, кинжалы, копья, были средоточием зеленых стрел и
ослепительно-ярких флажков.
...
Сколь они поразительны, думалось ему. Он сделал шаг назад и окинул
взглядом все свои покупки. Да, он получил то, что хотел. Ни один цветок не
выглядел живым. Казалось, человек одолжил природе ткань, бумагу, фарфор,
металл. Из них-то она и создала этих уродцев. И там, где ей не удалась
имитация рукотворных усилий человека, она с анатомической тщательностью
воспроизвела внутренности животных, скопировала яркий цвет гниющей плоти и
бросавшую в жар гниль гангрен."
(с) Жорис-Карл Гюисманс "Наоборот".
0 коммент.:
Отправить комментарий